Русский хлыст для западных либералов: Памяти Константина Леонтьева

Можете ли представить, чтобы сотрудник современного российского посольства на встрече с консулом какой-либо из западных стран в ответ на оскорбительные слова в адрес нашей страны ударил именитого русофоба хлыстом по физиономии? Едва ли. И даже не потому, что современные дипломаты хорошо воспитаны и крепко держатся за карьерные перила. Просто само отношение к слову стало иным, нежели в относительно недалёком по меркам всемирной истории прошлом.

Иное дело 155 лет назад, в 1864 году. Тогда в Османской империи разгорелся скандал: 33-летний Константин Леонтьев, в недавнем прошлом военный врач, ветеран Крымской войны, только начинающий дипломатическую карьеру, в канцелярии французского консульства «отоварил» консула Дерше за его русофобскую шутку.

- Miserable! («Ничтожество!») – завопил в ответ француз, на что молодой Леонтьев лишь презрительно бросил:

- Et vous n'etes qu'un triste Europeen! («А вы всего лишь жалкий европеец!»)

Эта история, хрестоматийная для любого знатока русской консервативной мысли, показательна во всей дальнейшей судьбе Леонтьева, для которого критика «жалкого европейца» станет центральным местом во всём его творчестве. Одна из главных работ его жизни так и называлась: «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения». Название непростое, но смысл очевиден: русскому мыслителю претило всё, что разрушает нашу идентичность, «цветущую сложность» народов, их традиций и культур, перемалывая в западном либеральном плавильном котле.

Хотя в 1864-м подобные мысли у Константина Николаевича ещё не сложились. В то время он был молодым барином и бонвиваном, любившим красивую жизнь, эффектные кутежи, лично редко задумавшимся о Вечности, хотя и пописывал весьма недурные повести и романы. Несколькими годами до этого в Крыму Леонтьев соблазнил юную дочь небогатого грека-торговца Лизу Политову, правда, в итоге согласился на ней жениться и обещание сдержал. Но практически сразу бросил молодую жену одну, отправившись сначала в Санкт-Петербург, а потом, уже по дипломатической линии, на Крит.

Наверное, так и прожёг бы жизнь, если бы не Божий Промысл. Для каждого из нас он свой. Для Леонтьева в 1871 году, когда он был уже русским консулом в Салониках (инцидент с французским коллегой сошёл ему с рук, дуэли европеец испугался, начальство же ограничилось формальным выговором), им стала внезапная тяжёлая болезнь. Профессиональный врач, выпускник медицинского факультета Московского университета, Леонтьев диагностировал её как холеру. Но умирать не хотел, а потому взмолился перед подаренной ему афонскими монахами иконой Пресвятой Богородицы.

Салоники, Греция. Фото: ColorMaker/Shutterstock.com

Как и многие в таких случаях, Константин Леонтьев обещал в корне изменить свою жизнь, если выживет. Но в отличие от многих реально изменил. Внезапное исцеление повлияло на него так, что 40-летний дипломат уже вскоре оставил должность, попытавшись принять монашеский постриг на соседней с Салониками Святой горе Афон. Но афонские монахи прекрасно понимали: одно дело с честью принимать у себя светского высокого чиновника, а совсем иное – надеть на него подрясник послушника и отправить колоть дрова или таскать воду. В общем, не решились, в том числе и потому, что сам Леонтьев был к этому не готов. Начался долгий путь раба Божия Константина к монашеству.

А путь был непростым. Былые доходы резко снизились, родительское имение было продано, в завершение испытаний сошла с ума супруга. Последнее Леонтьев воспринял как свой крест, как расплату за былые грехи и до конца своих дней опекал эту больную женщину. Зарабатывал в основном литературным трудом, который тогда ценился выше, чем сегодня, но всё равно заставлял считать деньги и порой влезать в долги. Судьба, очень похожая на судьбу Достоевского, правда, без карточных долгов.

Что любопытно, идейно Леонтьев и Достоевский были очень близки, но Константин Николаевич считал Фёдора Михайловича чуть ли не либералом, этаким «розовым христианином». Леонтьев не любил отвлечённого морализаторства и проповеди любви, оторванной от аскезы, его христианство было строгим и даже воинственным, подлинно византийским (к слову, главный труд его жизни так и назывался – «Византизм и славянство»). Война эта велась против всего современного мира, во второй половине XIX века уже стремительно отступавшего от Церкви Христовой, и его либеральной идеологии:

Мы говорим "либерализм" — просто, не прибавляя эпитета "русский". Это преднамеренно и понятно. Всё созидающее, всё охраняющее то, что раз создано историей народа, имеет характер более или менее обособляющий, отличительный, противополагающий одну нацию другим... Всё либеральное — бесцветно, общеразрушительно, бессодержательно в том смысле, что оно одинаково возможно везде.

Подлинным духовным приютом для Леонтьева стала Оптина пустынь, близ которой он поселился в маленьком домике, сохранившемся до наших дней. Здесь он написал значительную часть своих поздних работ, одни названия которых говорят сами за себя: «Чем и как либерализм наш вреден?», «Национальная политика как орудие всемирной революции», «Славянофильство теории и славянофильство жизни» и, конечно, уже упомянутый «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения».

Во всех этих трудах Леонтьев последовательно и жёстко критиковал современный Запад и его главное порождение: либеральную идею, в том числе в виде секулярного национализма, превозносящую племенной принцип, противопоставляя его традициям, основу которых видел в религии. Именно поэтому он выступил против болгар в их церковном споре с греками, поддерживая последних в их осуждении славянского этнофилетизма и немного наивно «не замечая» этнофилетизма греческого. Вот как писал он о «племенной политике» либеральных националистов:

«Что такое племя, само по себе взятое, без идеи — в одно и то же время отвлечённой по бескорыстию своему и реально воплощаемой, в жизни, в быте этого племени? Что такое племя без подобной идеи, по мере сил строго проводимой в жизнь? Что такое славянство — без Православия!.. Плоть — без духа! Груда неорганическая — без плана и цемента... легко дробимая тяжким молотом истории».

Что же касается идей государственного строительства, то, будучи жёстким государственником-этатистом, Леонтьев ставил Церковь выше. Вот как в одном из писем своей обширной переписки он рассуждал о собственном общественном и государственном идеале:

«1) Государство должно быть пёстро, сложно, крепко, сословно и с осторожностью подвижно. 2) Церковь должна быть независимее нынешней. Иерархия должна быть смелее, властнее, сосредоточеннее. Церковь должна смягчать государственность, а не наоборот. 3) Быт должен быть поэтичен, разнообразен в национальном обособленном от Запада единстве. 4) Законы, принципы власти должны быть строже, люди должны стараться быть лично добрее; одно уравновесит другое».

При этом ещё тогда, почти полтора столетия назад, когда США были далеки от будущего мирового величия, Константин Леонтьев пророчески видел опасность, исходящую из-за океана. Более того, в этих своих прорицаниях он предвидел определённую пользу от совмещения православной консервативной монархической идеи и идей социалистических:

Я когда думаю о России будущей, то я как непременное условие ставлю появление именно таких мыслителей и вождей, которые сумеют к делу приложить тот род ненависти к этой все-Америке, которою я теперь почти одиноко и в глубине сердца моего бессильно пылаю! Чувство моё пророчит мне, что славянский православный царь возьмёт когда-нибудь в руки социалистическое движение (так, как Константин Византийский взял в руки движение религиозное) и с благословения Церкви учредит социалистическую форму жизни на место буржуазно-либеральной. И вся Америка эта... к черту!

Монастырь Оптина пустынь. Фото: Russian Look/Globallookpress

Вплоть до последних дней земной жизни Леонтьев оставался пламенным борцом, даже после того, как в августе 1891 года в Оптиной пустыни принял тайный монашеский постриг с именем Климент. Тогда по совету своего духовника преподобного Амвросия Оптинского отец Климент переехал в Сергиев Посад, где продолжил активную переписку и даже собрал вокруг себя небольшой кружок, состоящий в том числе из семинаристов. Но этот период его жизни был очень недолгим. Уже 12 (24) ноября 1891 года монах Климент, накануне простудившийся из-за сквозняков в лаврской гостинице, скончался от пневмонии. Лет его земного жития было 60...

Сегодня могила Леонтьева в Черниговском (Гефсиманском) скиту Троице-Сергиевой Лавры после десятилетий советского запустения восстановлена, и на ней регулярно совершаются богослужения. В Санкт-Петербурге выходит полное собрание сочинений и писем мыслителя (первая попытка этого издания была предпринята накануне революционной смуты столетней давности, но прервана по очевидным причинам), а современные политики, включая Главу Государства Российского Владимира Путина, цитируют его строки. Хотелось бы, чтобы они были не только процитированы, но также услышаны и творчески воплощены. «И вся Америка эта»... впрочем, это уже «другая история».

Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу Твоему, монаху Клименту, и сотвори ему вечную память!